Донос мертвеца - Страница 62

— Чего надо? — грубо спросил монах.

— Я ведьма, которая пришла из Руси по приказу дерптского епископа, — сухим голосом сообщила Инга. — Вам надлежит немедля связать меня, кинуть в телегу и под надежной охраной отправить в Дерпт.

— Пошла вон, шлюха! — окошко захлопнулось. С минуту певица тупо смотрела в запертые ворота, а потом от ног ее взметнулся густой снежный вихрь, и раздался громогласный нечеловеческий хохот. Нищенка отвернулась от монастыря и побрела к церковному лесу — выбирать из-под снега холодные осенние грибы.

Долгий голодный переход через Чудское озеро окончательно подорвал силы девушки, и демон был вынужден дать ей несколько дней на отдых. Все это время она жила под густой красивой елью — в основном спала, укрытая от ветра густыми лапами и снежными стенами норы и согретая теплым волчьим тулупом, а сервка из ближнего двора, сама поражаясь странному наваждению, каждое утро приносила и ставила возле знакомой с детства ели кувшин парного молока. Инга, за последний месяц отвыкшая чему-либо удивляться, выползала из норы, выпивала молоко, и залезала обратно, сворачиваясь калачиком и закрывая глаза.

Спустя пять дней, выпив молоко, девушка не вернулась в нору, а выбрела на дорогу и направилась в сторону древнего города Юрьева. Дороги на землях Дерптского епископства были не в пример лучше русских, но даже по ним последние сорок верст своего нелегкого пути Инга шла два дня, и к замку епископа добрела поздно вечером.

— Ну, хоть здесь-то меня пустят, — с сомнением произнесла она и постучала в ворота подвешенным на короткую цепочку дверным молотком.

— Здесь никому не подают, — грубо сообщил привратник, слегка приоткрыв смотровое окно.

— Я русская ведьма, которая явилась по приказу епископа. Проводи меня к нему.

— Шлюхи совсем одурели! — тут же захлопнулось окошко.

— Ну, хорошо, — отступила на десяток шагов Инга, набрала полные легкие воздуха и во весь голос пропела: — Со-олнышко!

Выплеснутое наружу слово ударилось в стену, откатилось назад, к высоким соснам близкого леса, отразилось и снова обрушилось на замок. Оно ворвалось в узкие высокие окна, прокатилось по коридорам, громыхнуло в пустых залах, заставило работающих на кухне стряпух поднять головы, а дежурных воинов — кинуться к бойницам.

— Эй, ты чего? — отворив оконце, испуганно закричал привратник.

Но Инга не снизошла до него ответом, молча ожидая реакции замка. Уже спустя несколько минут ворота отворились, и к ней стремительной, нервной походкой подошел худощавый, одетый в сиреневую сутану мужчина с большим крестом на груди. Инга скинула с себя шапку и тулуп, опустилась на колени и низко склонила голову, протянув вперед сомкнутые руки:

— Я пришла, епископ. Бери меня, смертный.

Глава 3. СТРАХ

Конь двигался не спеша, но тяжелое дыхание и пена на губах доказывали, что он проделал на всем скаку довольно долгий путь, и всадник просто дает ему придти в себя перед скорой остановкой. В седле сидел рыжий боярин с ровной, недавно стриженой бородой. Судя по тому, что сабли на поясе всадника не висело — ни о каком ратном деле для него речи не шло. А потому и одет помещик был мирно: округлая меховая шапка с пучком свисающими позади горностаевыми хвостиками; плотно сидящий на широких плечах сиреневый суконный полукафтан, спускающийся немногим ниже пояса и с глубоким запахом на груди; свободные кумачовые шаровары и черные, ярко начищенные сапоги. Пожалуй, он выглядел даже чересчур мирно — но трогать такого нарядного конника не стоило, потому что у него, как и всякого русского человека, за голенищем наверняка лежал засапожный нож, а в рукаве или за пазухой скрывался маленький незаметный кистень — страшное оружие, с помощью которого можно без труда отбиться и от стаи голодных волков, и от других, двуногих хищников.

Подъехав к Кауште, боярин остановился на льду реки, некоторое время прислушивался к происходящему в поселке. Оттуда доносились мерные запевания пил, пыхтение мехов, поскрипывание мельничных крыльев. Похоже, иноземцы взялись за мануфактурное дело всерьез, и бездельничать не собирались. Что же, дело хорошее.

Он подпихнул коня пятками и заставил его подъехать к небольшому двору с часовней и тремя домами, спрыгнул на землю, завел его под уздцы во двор, подобрал в небольшой скирдочке пук сена, отпустил подпругу и принялся старательно чистить коня. Спустя несколько минут резко скрипнула дверь, и послышался девичий голос:

— Что же ты в дом не заходишь, боярин?

— Здоровья тебе, боярыня Юлия, — оставив в покое скакуна, поклонился гость.

— И ты бывай здоров, Варлам, — кивнула спортсменка.

— Как нога? Не болит больше?

— Бог миловал. Лубки уже неделю как сняли. Вот хромаю потихоньку. Отвыкла на двух ногах ходить.

— Откуп для меня еще не придумала, боярыня?

— Нет, — улыбнулась Юля. — Все не выбрать никак.

Гость снял со спины жеребца котомку, расстегнул ее и перенес на крыльцо:

— Скажи, боярыня, а не хочешь ты взять с меня норковую шубу? Смотри, тебе в пору будет, — сын Евдокима Батова достал из котомки и накинул девушке на плечи длинную, до пят, бархатную шубу с коричневой подбивкой.

— Теплая, — опять улыбнулась девушка, глядя ему прямо в глаза. — Нет, не хочу.

— А не хочешь взять с меня шапку, тоже норковую? Тебе к лицу будет, — он достал из котомки и осторожно надел девушке на голову шапку со свисающими у висков рыжими, с белыми кончиками, хвостами.

— Нет, не возьму, — отрицательно покачала Юля головой.