Донос мертвеца - Страница 50

От баба-то обрадуется! Шелка, настоящие! Жене он позволит отмотать столько, сколько захочет, а остальное, конечно же, продаст. Два тюка шелка! Да за эту ткань лошадь купить можно!

Последняя мысль окончательно сразила серва, и он, воровато оглядываясь, побежал прихватить еще пару тюков. Шелк на этот раз попался только белый, разматывать спящих воинов он не решился, а потому вместо второго рулона прихватил ворсистый аксамит. Теперь дно саней оказалось плотно выстелено драгоценными тканями. Жалея дорогую добычу, Прослав скинул с себя тулуп, укрыл нажитое, засыпал сеном погуще.

«Все, больше ничего не брать! — мысленно решил он. — Класть некуда, да и Храпка не уволочет.»

Поэтому он решительно миновал комнату с тканями, заглянул в соседнюю. Там несколько кнехтов разворашивали сундуки, и он предпочел двинуться дальше, споткнулся обо что-то тяжелое, наклонился и обнаружил холщовый мешочек с гвоздями, острые концы которых и продолговатые ребра рельефно проступали наружу. Ну разве хоть один хозяин сможет отказаться от такого подарка? Гвозди перекочевали в сани, а Прослав, уже начиная испытывать нечто вроде сладковатого азарта, снова ступил в дом. После осторожного поиска, стараясь держаться подальше от злобно перекрикивающихся воинов, серв наткнулся на мохнатую шубу, пришедшуюся как нельзя более кстати, и немедленно накинул ее на плечи. На этом тихая охота остановилась — сгустившиеся на улице сумерки, сделали ее невозможной.

Прослав выбрался во двор. Компания кнехтов благополучно спала вокруг догорающего костра и свиных туш, оглашая ночь оглушительным храпом. Серв вспомнил про голод, подошел ближе, осторожно вынул меч из руки одного воина, с привычной сноровкой оттяпал задние окорока одной туши, переволок к саням: это не в счет, это не груз, это еда. Она кончится, и Храпке станет легче. Потом Прослав подкинул на угли несколько разбросанных по всему двору поленьев, располосовал свинье спину, вырезал длинную полосу мякоти вдоль хребтины и принялся неторопливо обжаривать над огнем. В пламя западали жирные капли, оно откликнулось громким треском. Кнехты зашевелились, зачавкали во сне, но глаза ни один так и не открыл.

Когда вырезка дошла, раб кавалера Хангана уселся перед огнем и не торопясь полностью сожрал лакомство, обычно недоступное никому из крестьян — его или забирал начетник, либо сами хозяева предпочитали продавать на рынке, оставляя себе что подешевле. Запил все это серв двумя ковшами вяжущего язык вина из наполовину опустевшей бочки, отошел к саням, с головой завернулся в шубу и крепко заснул.

Утром пятеро из семи упившихся вина кнехтов не проснулись, а двое выживших здорово обморозили себе конечности. Прослав, затаившись под шубой, все ждал того момента, когда его выволокут на мороз, обвинят в том, что он не укрыл, не согрел, не оттащил в тепло перепившихся воинов — но на него никто опять не обратил внимания. Спит и спит обозный серв — скотинка безмозглая, толку с него никакого.

Правда, с голодухи кнехты довольно быстро разделали свиней до косточек и допили вино, но Прослав, поглаживающий еще полный после ужина животик, особо не огорчился. Он знал, что в ближайшие пять-шесть дней голод ему, в любом случае, не угрожает.

После полудня к свинарнику пришли кнехты и закололи всех пятерых еще остававшихся там свиней. Прослав, не дожидаясь, пока его поставят к делу, выбрался из саней и ушел в конюшню, опять принеся лошадям воды и накидав сена. Потом с видом занятого нужным делом человека подошел к сдирающим с мясных туш шкуры воинам:

— Отрежьте чего-нибудь, господа латники. Со вчерашнего дня не ел.

Один из кнехтов молча отполосовал от ляжки широкий шмат, кинул обознику — и серв тут же отправился к костру.

Весь день его постоянно тянуло войти в дом и еще раз взглянуть — а вдруг встретится что-нибудь еще? И одновременно он боялся этого — сани и так нагружены с избытком. Еще немного — и кобыла вообще не сдвинет их, особенно вместе с привязанной к толстой доске бомбардой и двумя десятками ядер.

На третье утро кнехты начали выводить из конюшни коней, впрягать их в разбросанные по двору телеги и сани. Одновременно другие воины начали выносить из дома разное добро и загружать повозки. Ткани, посуда, мех, одежда, скобяной товар — воины отряда пытались забрать с собой все. Увы, рухляди оказалось намного больше, чем места, и часть не поместившихся вещей бросили прямо на землю.

Возничими на новые повозки обоза посадили раненых в ноги, но способных кое-как хромать кнехтов, и тронулись в путь. Когда сани Прослава выехали на лед, позади послышался громкий треск. Серв оглянулся и обнаружил, что над крышей брошенного дома скачут огромные языки пламени.

Отряд двинулся дальше, за день миновав две явно брошенные деревеньки, а незадолго до вечера остановился перед еще одной крепостью, весьма похожей на предыдущую. Перед ней тоже стоял причал, а на берегу, на трех деревянных козлах, отдыхала громадная ладья, закинувшая мачту куда-то и вовсе на невероятную высоту. Ливонский отряд встал на ночь лагерем прямо перед ней, прикрывшись от ветра крутобоким бортом, а с утра начал осаду. Теперь барон фон Регенбох успел приобрести весьма полезный опыт, а потому сразу приказал бомбардирам ломать угол крепости, а первую полусотню отправил в лес за тараном.

Все получилось с легкостью необыкновенной. Весь первый день ядра крошили угловую вязку, а утром второго дня первая полусотня пятью сильными ударами разворотила там проход чуть не в три шага шириной, потеряв от непрерывно летящих стрел всего троих раненых в ноги и одного убитого.