— Проверка паспортного режима! — Нислав, не прицелившись толком ни в кого из плотно наступающей массы, ткнул тлеющим фитилем в запал. Пищаль тут же откликнулась болезненным ударом и выплеснула вперед струю дыма. Он увидел, как двух кнехтов раскидало в стороны, причем в воздух взметнулась и полетела куда-то к лесу оторванная рука, как еще одного ливонца, шедшего за ними, отшвырнуло назад — но тут дым растекся, и бойницу заволокло сизым маревом.
Все, больше перезарядить он не успеет — милиционер аккуратно поставил пищаль к щиту и взял в руки бердыш.
Зализе с коня обстановку было видно куда лучше. Иноземцы владели пищалями неплохо: стрельцы из Копорья успевали давать залпы чуть не втрое реже. Жребий вместе со стрелами выбил четырех наступающих рыцарей из шести, а кнехты опадали под сани и вовсе десятками. Однако пикинеры по-прежнему толкались в задних рядах атакующей толпы, и этим грех было не воспользоваться.
— Бояре! — Зализа спрятал лук в налучник, схватил притороченное к седлу копье. — С нами Бог! Ур-ра-а!
Он первым вылетел в щель между щитами гуляй-города и помчался на ливонцев, метясь рогатиной в одного из еще живых крестоносцев. Тот остановился, перехватив меч двумя руками — одной за рукоять, другой за лезвие. Он явно готовился отбить копейный удар, но опричник сделал то, чего его враг никак не ожидал: в паре шагов от рыцаря резко наклонился вперед, всей массой наваливаясь на рогатину. Привыкший к седлам с высокой лукой, не позволяющим всаднику никаких наклонов, немец так и остался стоять с выставленным вперед мечом, когда повернутое вертикально лезвие рогатины врезалось ему в кирасу. Как ни странно, доспех выдержал, но вдавленное всей силой разогнавшегося всадника лезвие скользнуло по кирасе вверх, ушло под ожерелье, на миг отдало в руку тугим сопротивлением — но тут ремни наплечников лопнули, и шлем вместе с ожерельем взлетел вверх.
Перед опричником мелькнуло бледное лицо, неестественно вывернутая голова — но конь уже нес его дальше.
Зализа резко опустил рогатину, одновременно стряхивая с нее ненужное железо и метясь боковым, остро отточенным краем копейного наконечника резануть шею ливонца во втором ряду, но промахнулся и просто отсек ему ухо, лишь слегка пропоров горло. Ближний ливонец стукнул его мечом в грудь, но без особой силы. Зализа даже прикрываться не стал, а кнехта тут же насадил на рогатину подоспевший сзади боярин.
Слева что-то мелькнуло — опричник выпростал щит, прикрывая грудь коня, ощутил глухой удар. Но что это было — так и не понял. Атака, которая должна была опрокинуть ливонцев, явно выдохлась, превратившись в обычную рубку конных с пешими. Первыми в такой сече гибнут кони, и Зализа очень боялся, что кто-то ткнет пикой не в него, а молодому жеребцу в горло — однако пока обходилось. В образовавшейся давке ливонцам вообще было трудно шевелиться, а вот всадники били кнехтов копьями чуть ли не на выбор. Правда, после третьего удара рогатина опричника застряла внизу, схваченная сразу двумя руками. Он отпустил бесполезное оружие, подставил наруч под удар меча — рука заныла, но осталась целой. Пользуясь выигранным мгновением, Зализа выхватил саблю, сгоряча попытался разрубить кнехту шлем вместе с головой — но тот неудачно дернулся, и выверено изогнутый клинок отсек ему руку вместе с мечом.
Мертвые медленно оседали вниз, давая возможность еще живым людям и всадникам сойтись ближе. Теперь бояре резались уже с пикинерами, прикрывая шеи коней и норовя обрубить или сами пики, или дотянуться до рук, их удерживающих. Ливонцы время от времени просто швыряли свои пики и вытаскивали короткие мечи. Одно из копий угодило в боярина слева от Зализы — тот обмяк и свалился вниз, но его боевой конь продолжал топтаться на своем месте, ограждая опричника от ударов сбоку. Боярин справа размашисто работал кистенем, круша все, до чего мог дотянуться — но коня не уберег. Промелькнуло в воздухе сверкающее лезвие, ударил на ливонцев фонтан горячей крови, и скакун прямо на своем месте начал оседать вниз. Боярин попытался выбраться из седла, но в давке не смог. К тому же почти сразу поверх него упало два ливонца, потом попытался пробиться вперед всадник из заднего ряда, еще не потерявший рогатины.
В сече принимали участие не более полусотни бояр. Остальные, так и не успев выбраться из-за стены гуляй-города, снова взялись за луки, быстро и уверенно вгоняя в плотную массу кнехтов одну бронебойную стрелу за другой. Поначалу казалось, что этой стрельбы вообще никто не замечает — но в какой-то миг число кнехтов, уже не способных устоять на ногах из-за потери крови, из-за множества мелких ран, просто из-за усталости, превысило число тех, кто напирал вперед, и в ливонской массе появилась слабина. Пешцы начали пятиться, потом все быстрее и быстрее, спотыкаясь о разбросанные сани, падая вниз, под ноги и копыта.
Поначалу бояре из-за тесноты их даже не рубили, а просто выталкивали с дороги, иногда тыкая кончиками сабель, проскакивали мимо, торопясь вырваться на простор. Кнехты растерянно крутили головами, не успевая сообразить, почему их больше не давят и не пытаются убить — но тут накатывала вторая волна кованой конницы, и уж она не давала пощады никому.
— Пищали! — вспомнил Игорь, хватая Росина за руку, и они вдвоем побежали вперед. Следом вышли из-за щитов гуляй-города и двинулись по полю боя другие одноклубники.
Как ни странно, но большинство лежащих на снегу между санями и лошадьми людей были еще живы. Они стонали, хрипели, многие оставались в сознании, пытаясь приставить на место держащуюся на клочке кожи руку, или сгребая к рассеченному животу вывалившиеся наружу внутренности. Кирасы и шлемы не столько спасали жизнь, сколько отодвигали смерть — кровь лилась и лилась из широких ран, впитываясь в снег, дымясь на морозном воздухе, растапливая лед. А вместе с кровью из сотен молодых тел уходила и жизнь, превращаясь в розоватую снежную кашу.