— Боярин Мурат, — повернул он голову к осевшему в Северной Пустоши татарину. — Бери своих смердов и сыновей, да скачите по Ауте на день пути вперед.
— Вестника прислать, али как? — хищно оскалился шуйский волостник.
— Вестника ты в Бор зашли, пусть про мой дозор поспрошают. А сам, встретишь, не встретишь кого, всем разъездом к вечеру назад возвращайся.
— Понял, Семен Прокофьевич, — татарин поворотил коня и разбойничьим посвистом стал созывать своих витязей.
— А ты, Дмитрий Сергеевич, — повернулся Зализа к боярину Иванову, пройди две версты ниже по реке и поставь по обоим берегам ратников в засеку.
— Сделаю, Семен Прокофьевич, — кивнул тот.
— Феофан, разбивай лагерь. Вслепую я ополчение не поведу.
— Это верно, Семен, — боярин Старостин отправился выполнять распоряжение.
— Так что, Семен Прокофьевич, — не очень уверенно спросил купец, ощутивший себя в самом центре военной кампании. — Гуляй-город рубить?
— Гуляй-город? — переспросил опричник, и вспомнил еще одно очень важное на войне правило: лучше сделать лишнее, чем оказаться без необходимого. Зализа вздохнул, и уверенно кивнул: — Рубить!
Воинская колонна опять свернула на широкий наволок. Бояре скидывали на заснеженную землю котомки и чересседельные сумки, расседлывали коней, пуская их порезвиться на снежном просторе. А вот купец на этот раз ушел с реки и, высматривая между соснами просветы или срубая невысокую поросль, стал заводить обоз в лес. Углубившись на пару сотен саженей, работники Кондрата Васильевича принялись спешно разгружать товар. Впрочем, несколько людишек уже начали выбирать сосенки в пол-обхвата толщиной и умело рубить их под самый корешок.
В это самое время на Кауштин луг, рядом с недавно поставленными избами селения опричных иноземцев, начали одни за другими выкатываться тяжело груженые сани, послышались громкие мужские голоса, заржали кони. На тихом заснеженном поле внезапно стало шумно и тесно. Нежданные гости накрывали коней попонами, некоторые вовсе распрягали, громко переговаривались, шутили и смеялись.
Пожалуй, единственное, что утешало стоящего в воротах Сашу Качина, оставленного в опустевшем поселке с пятью женщинами и шестью мужиками — это то, что нежданные гости размашисто крестились на крест поселковой часовни, снимая шапки и низко кланяясь, а не рвались под крыши, следуя извечному русскому правилу: накорми, обогрей, баньку стопи, а уж потом вопросы задавай.
Бани в поселке, впрочем, пока не имелось.
Когда из леса появился, верхом на коне, купец Баженов, Качин наконец-то почувствовал облегчение и даже, поддавшись общему настроению, широко перекрестился.
— Вот и прибыли! — остановившись у края зарослей, приободрил Илья Анисимович все идущих и идущих из заснеженного леса мужиков. — Здесь и отдохнете.
Саша, оглядев массу саней, людей и лошадей, с непривычки показавшуюся несчитанной, двинулся к купцу. К тому времени, когда он добрался до Баженова, тот уже объяснял чернобородому крепышу в красном зипуне и мохнатой бесформенной шапке:
— Лес боярин дозволяет рубить невозбранно. Но дабы на дело шло, а не баловства ради! Скотину хозяевам в сарай пока сгоните, он ноне пустой стоит. Каши и зерно туда же сгрузите, на кошт хозяин вам выделять станет. За пару дней управитесь с делами артельными, и с Богом, за дело.
Заметив Качина, купец неторопливо спустился на землю, вежливо поклонился:
— Здрав будь, хозяин.
— Здравствуй, Илья Анисимович, — постарался точно так же поклониться Саша. — А Кости нет. Его опричник в поход увел.
— Знаю, — кивнул купец. — Через Замежье обоз вел, с боярыней встретился. Неладно, сказывала, на западном порубежье.
Баженов оглянулся на отошедшего к остальным мужикам крепыша и предложил:
— Пойдем в дом.
Из угощения у провалившихся в шестнадцатый век одноклубников имелись только брусничный чай, да печеная рыба — но Илья Анисимович знал, к кому попал, а потому на застолье и не рассчитывал.
— Стало быть, так, — вдумчиво сообщил он Качину, распахнув на груди епанчу и продемонстрировав хозяевам дома атласную с соболиной оторочкой душегрейку: — Пополонок они уже получили, более им ничего не плати, пока дела не покончат. Артельного ты видел, я ему наказывал хозяина слушать во всем.
— Ну да, — засуетился Качин, — я тут прикинул, как все устроить надо.
Купец довольно усмехнулся, увидев, что рисунки начертаны на серой рыхловатой бумаге, сделанной в его присутствии. Стало быть — не плоха, пусть иноземцы мануфактуру налаживают, должен пойти товар. Однако смотреть ничего не стал:
— То артельному покажи. У нас уговор: две мельницы по вашему наущению поставить, амбары для товара. Избу большую, какую скажешь, стекло варить. Печник наперво артельщикам очаги сложит, а потом тебе, для стекла, каковую спросишь.
Саша, пожав плечами, положил чертежи на стол. Сейчас он остро сожалел, что всех остальных мужчин отпустил за дровами. Его, подавшего идею стекловарни и соображающего в строительстве, оставили разрабатывать, как это называется, «эскизный проект». И вот на те вам — вместо инженера внезапно оказался прорабом.
— Скотина и каша твоя, — продолжал загибать пальцы купец. — Коли споро работать станут, вы давай им на кошт по хряку в два дни и три меры крупы на день. Заленятся — пусть и харчуют меньше. Себе можете брать невозбранно, вам о деле думать надобно, а не косых по лесу ловить, али карасей на реке. Сегодня-завтра артель не трогай, пусть устроятся. А опосля к делу ставь.